англоязычные поселенцы отказывались отдавать своих детей в школы, где преподавание велось в основном на иностранном языке. Закон 1854 года о том, что "любое преподавание на любом другом (кроме английского) языке является незаконным", просто игнорировался, и донимаемые школьные суперинтенданты обычно были вынуждены уступить, поскольку немцы не хотели иметь никого, кроме немецких учителей, а немецкие учителя того времени, как правило, говорили по-английски с трудом или вообще не говорили.
Традиции приготовления братины и пива, города с названием Бельгия и такие округа, как Фон дю Лак, рассказывают о неоднородном европейском происхождении Висконсина. "Здесь было очень трудно вести дела, когда более половины населения говорило только по-немецки", - писал много лет спустя местный историк, переехавший в Порт-Вашингтон ребенком во времена Великой депрессии. "Я могу поручиться, что даже в 1930-х годах в северной половине города царила такая чужеродная атмосфера, что жительница Мичигана чувствовала себя совершенно потерянной. Только за последние 30 лет женщины северной части города в значительной степени смешались с остальными жителями города".
У Лиланда Стэнфорда не было другого языка, кроме английского. Затем произошел печально известный инцидент с судьей Хоупвеллом Коксом. Согласно этой истории, случившейся в Порт-Вашингтоне, полиция арестовала парня по имени Николас Лангерс. Стэнфорд якобы представлял обвинение, утверждая, что подозреваемый виновен в нападении и побоях. Затем последовало "утомительное выступление молодого Стэнфорда". "Он затянул дело и после примерно сорокаминутной агитации закончил его, проинструктировав судью, что ему следует делать". Судья упрекнул Стэнфорда, которого позже назвали "куксой", и прекратил дело. Стэнфорд, раздосадованный, ответил: "Будь я проклят, если когда-нибудь снова предстану перед таким судьей.
Личная жизнь Лиланда Стэнфорда также не была спокойной.
Одно из немногих дошедших до нас интимных писем Стэнфорда - затасканная записка к некой Ханне Кларк, которая приезжала в Порт-Вашингтон, а потом уехала, зацепив его двадцатишестилетнюю кожу. Он допытывался у нее о том, что она помолвлена с другим, что вызвало немалое беспокойство у молодого Стэнфорда:
Кстати, Ханна, позвольте спросить, как поживает доктор Брайант, я много слышала о нем с тех пор, как вы попрощались с нами. Один из них уверял меня, что знает, что вы должны выйти за него замуж непременно осенью, и я не смогла заставить его поверить в обратное. Как дела, Ханна? Пожалейте своих друзей и дайте им знать правду.
Несколькими предложениями позже он жалобно писал: "Неужели мы больше никогда не сможем совершать такие приятные прогулки. Неужели у нас не останется ничего, кроме тех воспоминаний, которые с нежностью хранит?" Ничего, кроме воспоминаний, у него, по сути, и не осталось.
Именно тогда Лиланд Стэнфорд принял одно из самых важных решений в своей жизни: в 1850 году он ненадолго вернулся в Олбани, чтобы посвататься и жениться на Джейн Элизабет (или Элизе) Лэтроп, третьей из семи детей, родившихся в семье местного торговца. Пожар, уничтоживший здание мэрии Олбани в 1880 году, уничтожил и ее свидетельство о рождении. С тех пор существует путаница относительно того, было ли ее второе имя Элизой или Элизабет. Точно известно, что ее первое имя было Элизабет.
Джейн, которым Стэнфорд пренебрег, как и своим собственным именем при рождении, вместо этого дав своей суженой прозвище Дженни, как видно из сохранившихся писем, которые он писал ей во время их долгого брака. Они были знакомы уже три года, и у них было много общего. Они оба были относительно крупными людьми, ее рост составлял пять футов восемь дюймов. Они оба были выходцами из семей среднего класса, и их объединяло стремление к более роскошному образу жизни. Ни у одного из них не было формального образования. Их свадебный портрет - образец сурового и мрачного отношения середины девятнадцатого века, вряд ли он похож на сегодняшнюю фотографию со свадебным объявлением. Брак, как было ясно, - дело серьезное. Взгляд Стэнфорда явно напряженный, а ее - более неуверенный. Он сбрил бороду, обнажив еще немного ранимости своей юности, невинности, которая остается поразительно неизменной в их лицах, особенно в контрасте с властностью их поздних образов. Ему было двадцать шесть, а новой миссис Стэнфорд только что исполнилось двадцать два.
Они вернулись в Порт-Вашингтон, где поселились в ветхом бревенчатом домике на северо-западном углу деревни: дом Пауэрса сгорел дотла в 1851 году. В следующем году предрассветный пожар, уничтоживший небольшую адвокатскую контору Стэнфорда над бакалейной лавкой, его книги и его ближайшее будущее, стал последним оскорблением.
В лестном очерке о Дженни, написанном одним из доверенных лиц семьи, отмечалось, что "климат был мрачным и горьким, практически не было общества" для молодой жены из далекой, другой части страны. Дженни нашла "свой ранний опыт тяжелым действительно". Другой ранний поклонник писал, что Лиланд "никогда не был в восторге" от Висконсина "с его суровыми зимами и населением, состоящим в основном из немцев". Ни один из них не мог долго терпеть.
3. Пересечение
Он бросил ее. Так шептала виноградная лоза Олбани. Дженни Стэнфорд сгорала от недоброжелательных взглядов и разговоров в маленьком городке, которые ее позорили. Много лет спустя один из доверенных лиц семьи написал, что Лиланд Стэнфорд "был вынужден смириться с унижением, отправив жену домой к ее родителям". Он добавил: "Этот опыт никогда не был забыт Стэнфордом. Оно было настолько болезненным для них обоих, что никто из них не желал обсуждать его". Дженни Личный секретарь, очерненный сплетнями после тревожных обстоятельств, связанных со смертью миссис Стэнфорд в начале следующего века, позже вспоминал, что молодая Дженни "очень страдала из-за того, что многие люди в Олбани считали ее брошенной женой, распуская слухи, о которых она была хорошо осведомлена. Она хотела жить в другом месте и так и не смогла оправиться от неприязни к Олбани и его жителям".
Но новый муж поселил ее в семейном доме, где она ухаживала за своим немощным отцом, где она несла свою службу, пока жених отправлялся за приключениями на Запад. Когда он вернется, было неясно. Лиланд Стэнфорд, в сотрудничестве с отцом Дженни, объявил путешествие на золотые прииски слишком грубым, слишком грозным и слишком рискованным для женщины. Шел 1852 год, и невеста, разъяренная, но покорная, выполнила все указания мужа и отца. И все же, с точки зрения середины XIX века, в их решимости был какой-то смысл. Просто не было подходящего способа добраться с Востока на Западное побережье, что, как ни парадоксально, как раз и привело к богатству, славе и бесславию Лиланда Стэнфорда.
"В те дни Калифорния казалась столь же удаленной от Востока, как сердце
